Haqqinda.az

Давно, в эпоху мрачного язычества,
Огонь горел исправно, без помех,-
А ныне, в век сплошного электричества,
Шабашник — самый главный человек.

Нам внушают про проводку,
А нам слышится — про водку;
Нам толкуют про тройник,
А мы слышим: «на троих».

Клиент, тряхни своим загашником
И что нас трое — не забудь,-
Даешь отъявленным шабашникам
Чинить электро-что-нибудь!

У нас теперь и опыт есть, и знание,
За нами невозможно усмотреть,-
Нарочно можем сделать замыкание,
Чтоб без работы долго не сидеть.

И мы — необходимая инстанция,
Нужны, как выключателя щелчок,-
Вам кажется: шалит электростанция -
А это мы поставили «жучок»!

«Шабашэлектро» наш нарубит дров еще,
С ним вместе — дружный смежный «Шабашгаз».
Шабашник — унизительное прозвище,
Но что-то не обходятся без нас! Ardı »

Еще бы — не бояться мне полетов,
Когда начальник мой Е. Б. Изотов,
Всегда в больное колет как игла.
«Эх, — говорит,- салага!
У них и то в Чикаго
Три дня назад авария была!..»

Хотя бы сплюнул, все же люди — братья,
И мы вдвоем и не под кумачом,-
Но знает, черт, что я для предприятья
Ну хоть куда, хоть как и хоть на чем!

Мне не страшно, я навеселе,-
Чтоб по трапу пройти не моргнув,
Тренируюсь уже на земле
Туго-натуго пояс стянув.

Но, слава богу, я не вылетаю -
В аэропорте время коротаю
Еще с одним таким же — побратим,-
Мы пьем седьмую за день
За то, что все мы сядем,
И может быть — туда, куда летим.

Пусть в Ardı »

Здравствуйте, мое почтенье.
И от водки нет спасенья.
Я приехал вас развеселить.
Зухтер* парень я бывалый
Я увидел мест немало
И прошу за ето право пить.

Я был у Питеру, в Одесса и на юге
У Кишиневе, в Магадане и в Калуге
А в Мелитополе пришлось надеть халат.
А зухтер махтер их бин а-фартовый ярт**.

В общем я решил жениться
Надо в девушку влюбиться.
И решил жениться я, друзья.
Стали в загс с ней собираться,
Что бы с нею расписаться.
Вдруг явилась родная*** жена.

Она кричала на меня как лютый зверь
«Я понимаю ваши шалости теперь!»
Маманя поняла****, что я женюс на блат.
А зухтер махтер их бин а-фартовый ярт**.

Тарелки, вилочки по восдушку летят.
И менхетуним***** меж собою говорят.
Маманя поняла****, что Ardı »

Граждане, ах, сколько ж я не пел, но не от лени -
Некому: жена — в Париже, все дружки — сидят.
Даже Глеб Жеглов, что ботал чуть по новой фене -
Ничего не спел, чудак, пять вечеров подряд.

Хорошо, из зала вон -
Не наших всех сортов,
Здесь — кто хочет на банкет
Без всяких паспортов.

Расскажу про братиков -
Писателей, соратников,
Про людей такой души,
Что не сыщешь ватников.

Наше телевидение требовало резко:
Выбросить слова «легавый», «мусор» или «мент»,
Поменять на мыло шило, шило — на стамеску.
А ворье переиначить в «чуждый элемент».

Так, в ответ подельники,
Скиданув халатики,
Надевали тельники,
А поверх — бушлатики.

«Эх!»,- сказали брат и брат:
«Не! Мы усе спасем.
Мы и сквозь редакторат
Все это пронесем».

Про братьев-разбойников у Ardı »

Я вырос в ленинградскую блокаду,
Но я тогда не пил и не гулял,
Я видел, как горят огнем Бадаевские склады,
В очередях за хлебушком стоял.

Граждане смелые,
А что ж тогда вы делали,
Когда наш город счет не вел смертям?
Ели хлеб с икоркою, —
А я считал махоркою
Окурок с-под платформы черт-те с чем напополам.

От стужи даже птицы не летали,
А вору было нечего украсть,
Родителей моих в ту зиму ангелы прибрали,
А я боялся — только б не упасть!

Было здесь до фига
Голодных и дистрофиков —
Все голодали, даже прокурор, —
А вы в эвакуации
Читали информации
И слушали по радио «От Совинформбюро».

Блокада затянулась, даже слишком,
Но наш народ врагов своих разбил, —
И можно жить, как у Ardı »

Не хватайтесь за чужие талии,
Вырвавшись из рук своих подруг.
Вспомните, как к берегам Австралии,
Подплывал покойный ныне Кук.
Как в кружок, усевшись под азалии,
Поедом с восхода до зари,
Ели в этой солнечной Австралии
Друга дружку злые дикари.
Но почему аборигены съели Кука ?
За что, неясно, молчит наука.
Мне представляется совсем простая штука -
Хотели кушать и съели Кука.
Есть вариант, что ихний вождь Большая Бука,
Кричал, что очень вкусный кок на судне Кука.
Ошибка вышла, вот о чем молчит наука,
Хотели кока, а съели Кука.
И вовсе не было подвоха или трюка.
Вошли без стука, почти без звука,
Пустили в действие дубинку из бамбука,
Тюк прямо в темя и нету Кука.
Но есть, однако же, еще предположенье,
Что Кука Ardı »

Он не вышел ни званьем, ни ростом.
Не за славу, не за плату —
На свой, необычный манер
Он по жизни шагал над помостом —
По канату, по канату,
Натянутому, как нерв.

Посмотрите — вот он
без страховки идет.
Чуть правее наклон —
упадет, пропадет!
Чуть левее наклон —
все равно не спасти…
Но должно быть, ему очень нужно пройти
четыре четверти пути.

И лучи его с шага сбивали,
И кололи, словно лавры.
Труба надрывалась — как две.
Крики «Браво!» его оглушали,
А литавры, а литавры —
Как обухом по голове!

Посмотрите — вот он
без страховки идет.
Чуть правее наклон —
упадет, пропадет!
Чуть левее наклон —
все равно не спасти…
Но теперь ему меньше осталось пройти —
уже три четверти пути.

«Ах как жутко, как смело, как Ardı »

Живет живучий парень Барри,
Не вылезая из седла,
По горло он богат долгами,
Но если спросишь, как дела, -

Поглаживая пистолет,
Сквозь зубы процедит небрежно:
«Пока еще законов нет,
То только на него надежда!»

Он кручен-верчен, бит о камни,
Но все в порядке с головой.
Ведь он — живучий парень Барри:
Глоток воды — и вновь живой!

Он, если нападут на след,
Коня по гриве треплет нежно:
«Погоня, брат. Законов нет -
И только на тебя надежда!»

Ваш дом горит — черно от гари,
И тщетны вопли к небесам:
При чем тут Бог — зовите Барри,
Который счеты сводит сам!

Сухим выходит он из бед,
Хоть не всегда суха одежда.
Пока в законах проку нет -
У всех лишь на него надежда!

Да, на руку Ardı »